Текстовая реклама:







Стихотворения 1841 года / Стихотворения

L'Attente

Je l'attends dans la plaine sombre;
Au loin je vois blanchir une ombre.
Une ombre qui vient doucement....
Eh non: — trompeuse esperance -
C'est un vieux saule qui balance
Son tronc desseche et luisant.


Je me penche et longtemps j'ecoute:
Je crois entendre sur la route
Le son qu'un pas leger produit...
Non, ce n'est rien! c'est dans la mousse
Le bruit d'une feuille que pousse
Le vent parfume de la nuit.


Rempli d'une amere tristesse
Je me couche dans l'herbe epaisse
Et m'endors d'un sommeil profond....
Tout-a-coup, tremblant, je m'eveille:
Sa voix me parlait a l'oreille,
Sa bouche me baisait an front.


* * *

1

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

2

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом....
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?

3

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть! —

4

Но не тем холодным сном могилы....
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;

5

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Темный дуб склонялся и шумел.


* * *

Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя;
И вот наконец докатился до Черного Моря.


У Черного Моря чинара стоит молодая;
С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы.


И странник прижался у корня чинары высокой;
Приюта на время он молит с тоскою глубокой
И так говорит он: я бедный листочек дубовый,
До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.


Один и без цели по свету ношуся давно я,
Засох я без тени, увял я без сна и покоя.
Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,
Немало я знаю рассказов мудреных и чудных.


На что мне тебя? отвечает младая чинара,
Ты пылен и желт, — и сынам моим свежим не пара.
Ты много видал — да к чему мне твои небылицы?
Мой слух утомили давно уж и райские птицы.


Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!
Я солнцем любима; цвету для него и блистаю;
По небу я ветви раскинула здесь на просторе:
И корни мои умывает холодное море.


* * *

Из-под таинственной, холодной полумаски
Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,
Светили мне твои пленительные глазки,
И улыбалися лукавые уста.


Сквозь дымку легкую заметил я невольно
И девственных ланит и шеи белизну.
Счастливец! видел я и локон своевольный,
Родных кудрей покинувший волну!...


И создал я тогда в моем воображенье
По легким признакам красавицу мою;
И с той поры бесплотное виденье
Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.


И все мне кажется: живые эти речи
В года минувшие слыхал когда-то я;
И кто-то шепчет мне, что после этой встречи
Мы вновь увидимся, как старые друзья.


* * *

Лилейной рукой поправляя
Едва пробившийся ус,
Краснея как дева младая
Капгар молодой туксус
..........................


* * *

1

На бурке под тенью чинары
Лежал Ахмет Ибрагим,
И руки скрестивши татары
Стояли молча пред ним.

2

И, брови нахмурив густые,
Лениво молвил Ага:
О слуги мои удалые,
Мне ваша жизнь дорога!

3

..........................


* * *

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет качаяся, и снегом сыпучим
Одета как ризой она.

И снится ей все, что в пустыне далекой
- В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.


* * *

Не плачь, не плачь, мое дитя,
Не стоит он безумной муки.
Верь, он ласкал тебя шутя,
Верь, он любил тебя от скуки!
И мало ль в Грузии у нас
Прекрасных юношей найдется?
Быстрей огонь их черных глаз,
И черный ус их лучше вьется!


Из дальней, чуждой стороны
Он к нам заброшен был судьбою;
Он ищет славы и войны, -
И что ж он мог найти с тобою?
Тебя он золотом дарил,
Клялся, что вечно не изменит,
Он ласки дорого ценил -
Но слез твоих он не оценит!


* * *

1

Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.

2

Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.

3

Я говорю с подругой юных дней;
В твоих чертах ищу черты другие;
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.


* * *

Sie Iiebten sich beide, doch keiner
Wollt'es dem andern gestehn.
Heine.


Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но как враги избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.


Они расстались в безмолвном и гордом страданье,
И милый образ во сне лишь порою видали. -
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...
Но в мире новом друг друга они не узнали.


* * *

Ты помнишь ли, как мы с тобою
Прощались позднею порою?
Вечерний выстрел загремел,
И мы с волнением внимали...
Тогда лучи уж догорали,
И на море туман густел;
Удар с усилием промчался
И вдруг за бездною скончался.


Окончив труд дневных работ,
Я часто о тебе мечтаю,
Бродя вблизи пустынных вод,
Вечерним выстрелам внимаю.
И между тем как чередой
Глушит волнами их седыми,
Я плачу, я томим тоской,
Я умереть желаю с ними...


* * *

Это случилось в последние годы могучего Рима.
Царствовал грозный Тиверий и гнал христиан беспощадно;
Но ежедневно на месте отрубленных ветвей, у древа
Церкви христовой юные вновь зеленели побеги.
В тайной пещере, над Тибром ревущим, скрывался в то время
Праведный старец, в посте и молитве свой век доживая;
Бог его в людях своей благодатью прославил.
Чудный он дар получил: исцелять от недугов телесных
И от страданий душевных. Рано утром, однажды,
Горько рыдая, приходит к нему старуха простого
Звания, — с нею и муж ее, грусти безмолвной исполнен,
Просит она воскресить ее дочь, внезапно во цвете
Девственной жизни умершую... — "Вот уж два дня и две ночи -
Так она говорила — мы наших богов неотступно
Молим во храмах и жжем ароматы на мраморе хладном,
Золото сыплем жрецам их и плачем...... но все бесполезно!
Если б знал ты Виргинию нашу, то жалость стеснила б
Сердце твое, равнодушное к прелестям мира: как часто
Дряхлые старцы, любуясь на белые плечи, волнистые кудри,
На темные очи ее — молодели; юноши страстным
Взором ее провожали, когда, напевая простую
Песню, амфору держа над главой, осторожно тропинкой
К Тибру спускалась она за водою; иль, в пляске,
Перед домашним порогом, подруг побеждала искусством,
Звонким ребяческим смехом родительский слух утешая.
Только в последнее время приметно она изменилась:
Игры наскучили ей, и взор отуманился думой,
Из дома стала она уходить до зари, возвращаясь
Вечером темным, и ночи без сна проводила. При свете
Поздней лампады я видела раз, как она, на коленах,
Тихо, усердно и долго молилась... кому?.. неизвестно.....
Созвали мы стариков и родных для совета; решили.....
.........................................................


[А. А. Углицкой]

Ma chere Alexandrine,
Простите, же ву при,
За мой армейский чин
Всё, что je vous ecris;


Меж тем же ву засюр
Ich wunsche счастья вам,
Surtout beaucoup d'amour
Quand vous serez Мадам.


[А. Г. Хомутовой]

Слепец, страданьем вдохновенный,
Вам строки чудные писал,
И прежних лет восторг священный,
Воспоминаньем оживленный,
Он перед вами изливал.
Он вас не зрел, но ваши речи,
Как отголосок юных дней,
При первом звуке новой встречи
Его встревожили сильней.
Тогда признательную руку
В ответ на ваш приветный взор,
Навстречу радостному звуку
Он в упоении простер.


И я, поверенный случайный
Надежд и дум его живых,
Я буду дорожить как тайной
Печальным выраженьем их.
Я верю, годы не убили,
Изгладить даже не могли,
Все, что вы прежде возбудили
В его возвышенной груди.
Но да сойдет благословенье
На вашу жизнь, за то, что вы
Хоть на единое мгновенье
Умели снять венец мученья
С его преклонной головы.


[В альбом С. Н. Карамзиной]

Любил и я в былые годы,
В невинности души моей,
И бури шумные природы,
И бури тайные страстей.


Но красоты их безобразной
Я скоро таинство постиг,
И мне наскучил их несвязный
И оглушающий язык.


Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор,


Люблю я парадоксы ваши
И ха-ха-ха, и хи-хи-хи,
С[мирновой] штучку, фарсу Саши
И Ишки М[ятлева] стихи...


[В альбом автору "Курдюковой"]

(Ив. Петр. Мятлеву)


На наших дам морозных
С досадой я смотрю,
Угрюмых и серьезных
Фигур их не терплю.
Вот дама Курдюкова!
Ее рассказ так мил,
Я от слова до слова
Его бы затвердил.
Мой ум скакал за нею,
II часто был готов
Я броситься на шею
К madame de-Курдюков.



Вид гор из степей Козлова

Пилигрим

Аллах ли там среди пустыни
Застывших волн воздвиг твердыни,
Притоны ангелам своим;
Иль Дивы, словом роковым,
Стеной умели так высоко
Громады скал нагромоздить,
Чтоб путь на север заградить
Звездам, кочующим с востока?
Вот свет все небо озарил:
То не пожар ли Царяграда?
Иль бог ко сводам пригвоздил
Тебя, полночная лампада,
Маяк спасительный, отрада
Плывущих по морю светил?

Мирза

Там был я, там, со дня созданья,
Бушует вечная метель;
Потоков видел колыбель.
Дохнул, и мерзнул пар дыханья.
Я проложил мой смелый след,
Где для орлов дороги нет,
И дремлет гром над глубиною,
И там, где над моей чалмою
Одна сверкала лишь звезда,
То Чатырдаг был....

Пилигрим

А!....


[Графине Ростопчиной]

Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! — от цели благородной
Оторван бурею страстей,
Я позабыл в борьбе бесплодной
Преданья юности моей.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку
Мечту напрасную вверять...


Так две волны несутся дружно
Случайной, вольною четой
В пустыне моря голубой:
Их гонит вместе ветер южный;
Но их разрознит где-нибудь
Утёса каменная грудь...
И, полны холодом привычным,
Они несут брегам различным,
Без сожаленья и любви,
Свой ропот сладостный и томный,
Свой бурный шум, свой блеск заёмный,
И ласки вечные свои.


Договор

Пускай толпа клеймит презреньем
Наш неразгаданный союз,
Пускай людским предубежденьем
Ты лишена семейных уз.


Но перед идолами света
Не гну колени я мои;
Как ты, не знаю в нем предмета
Ни сильной злобы, ни любви.


Как ты, кружусь в весельи шумном,
Не отличая никого:
Делюся с умным и безумным,
Живу для сердца своего.


Земного счастья мы не ценим,
Людей привыкли мы ценить;
Себе мы оба не изменим,
А нам не могут изменить.


В толпе друг друга мы узнали;
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без радостей любовь,
Разлука будет без печали.


Любовь мертвеца

Пускай холодною землею
Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
Душа моя.

Любви безумного томленья,
Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
Я не забыл.

_____

Без страха в час последней муки
Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки —
Разлуки нет.

Я видел прелесть бестелесных,
И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
Не узнавал.

_____

Что мне сиянье божьей власти
И рай святой?
Я перенес земные страсти
Туда с собой.

Ласкаю я мечту родную
Везде одну;
Желаю, плачу и ревную
Как встарину.

_____

Коснется ль чуждое дыханье
Твоих ланит,
Моя душа в немом страданье
Вся задрожит.

Случится ль, шепчешь засыпая
Ты о другом,
Твои слова текут пылая
По мне огнем.

_____

Ты не должна любить другова,
Нет, не должна,
Ты мертвецу, святыней слова,
Обручена.

Увы, твой страх, твои моленья
К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
Не надо мне!

_____



Морская царевна

В море царевич купает коня;
Слышит: "царевич! взгляни на меня!"

Фыркает конь и ушами прядет,
Брызжет в плещет и дале плывет.

Слышит царевич: "я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?"

Вот показалась рука из воды,
Ловит за кисти шелковой узды.

Вышла младая потом голова;
В косу вплелася морская трава.

Синие очи любовью горят;
Брызги на шее как жемчуг дрожат.

Мыслит царевич: "добро же! постой!"
За косу ловко схватил он рукой.

Держит, рука боевая сильна:
Плачет и молит и бьется она.

К берегу витязь отважно плывет;
Выплыл; товарищей громко зовет.

"Эй вы! сходитесь, лихие друзья!
Гляньте, как бьется добыча моя....

"Что ж вы стоите смущенной толпой?
Али красы не видали такой?"

Вот оглянулся царевич назад:
Ахнул! померк торжествующий взгляд.

Видит, лежит на песке золотом
Чудо морское с зеленым хвостом;

Хвост чешуею змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь дрожит;

Пена струями сбегает с чела,
Очи одела смертельная мгла.

Бледные руки хватают песок,
Шепчут уста непонятный упрек.....

Едет царевич задумчиво прочь.
Будет он помнить про царскую дочь!


Оправдание

Когда одни воспоминанья
О заблуждениях страстей,
На место славного названья,
Твой друг оставит меж людей, —


И будет спать в земле безгласно
То сердце, где кипела кровь,
Где так безумно, так напрасно
С враждой боролася любовь, —


Когда пред общим приговором
Ты смолкнешь, голову склоня,
И будет для тебя позором
Любовь безгрешная твоя, —


Того, кто страстью и пороком
Затмил твои младые дни,
Молю: язвительным упреком
Ты в оный час не помяни.


Но пред судом толпы лукавой
Скажи, что судит нас Иной,
И что прощать святое право
Страданьем куплено тобой.


Последнее новоселье

Меж тем как Франция, среди рукоплесканий
И кликов радостных, встречает хладный прах
Погибшего давно среди немых страданий

В изгнаньи мрачном и цепях;

Меж тем как мир услужливой хвалою
Венчает позднего раскаянья порыв
И вздорная толпа, довольная собою,

Гордится, прошлое забыв, —

Негодованию и чувству дав свободу,
Поняв тщеславие сих праздничных забот,
Мне хочется сказать великому народу:

Ты жалкий и пустой народ!

Ты жалок потому, что Вера, Слава, Гений,
Всё, всё великое, священное земли,
С насмешкой глупою ребяческих сомнений

Тобой растоптано в пыли.

Из Славы сделал ты игрушку лицемерья,
Из вольности — орудье палача,
И все заветные, отцовские поверья

Ты им рубил, рубил с плеча;

Ты погибал! — и Он явился, с строгим взором,
Отмеченный божественным перстом,
И признан за вождя всеобщим приговором,

И ваша жизнь слилася в Нём;

И вы окрепли вновь в тени его державы,
И мир трепещущий в безмолвии взирал
На ризу чудную могущества и славы.

Которой вас Он одевал.

Один — Он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях Египетских, у стен покорной Вены,

В снегах пылающей Москвы!

А вы, что делали, скажите, в это время?
Когда в полях чужих Он гордо погибал,
Вы потрясали власть избранную как бремя?

Точили в темноте кинжал?

Среди последних битв, отчаянных усилий,
В испуге не поняв позора своего,
Как женщина Ему вы изменили

И как рабы вы предали Его.

Лишенный прав и места гражданина,
Разбитый свой венец Он снял и бросил сам,
И вам оставил Он в залог родного сына —

Вы сына выдали врагам!

Тогда, отяготив позорными цепями,
Героя увезли от плачущих дружин,
И на чужой Скале, за синими морями,

Забытый, Он угас один —

Один, — замучен мщением бесплодным,

Безмолвною и гордою тоской —

И как простой солдат в плаще своем походном

Зарыт наемною рукой.

***

Но годы протекли, и ветреное племя
Кричит: "Подайте нам священный этот прах!
"Он наш! Его теперь, великой жатвы семя,
"Зароем мы в спасенных Им стенах!"
- И возвратился Он на родину; — безумно,
Как прежде, вкруг Него теснятся и бегут,
И в пышный гроб, среди Столицы шумной,

Остатки тленные кладут.

Желанье позднее увенчано успехом!
И краткий свой восторг сменив уже другим,
Гуляя топчет их с самодовольным смехом

Толпа, дрожавшая пред Ним.

***

И грустно мне, когда подумаю, что ныне
Нарушена святая тишина
Вокруг Того, Кто ждал в своей пустыне
Так жадно, столько лет спокойствия и сна!
И если Дух Вождя примчится на свиданье
С гробницей новою, где прах Его лежит,

Какое в Нём негодованье
При этом виде закипит!

Как будет Он жалеть, печалию томимый,
О знойном острове, под небом дальних стран,
Где сторожил Его, как Он непобедимый,

Как Он великий, Океан!


Пророк

С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.


Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.


Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу
Как птицы, даром божьей пищи;


Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.


Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:


"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился c нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!


Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"


Родина

Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.


Но я люблю — за что не знаю сам? -
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее подобные морям....
Просёлочным путем люблю скакать в телеге,
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;

Люблю дымок спалённой жнивы,
В степи ночующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берёз.
С отрадой многим незнакомой
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.


Свиданье

1

Уж за горой дремучею
Погас вечерний луч,
Едва струей гремучею
Сверкает жаркий ключ;

Сады благоуханием
Наполнились живым,
Тифлис объят молчанием,
В ущельи мгла и дым.

Летают сны мучители
Над грешными людьми,
И ангелы хранители
Беседуют с детьми.

2

Там за твердыней старою
На сумрачной горе
Под свежею чинарою
Лежу я на ковре.

Лежу один и думаю:
Ужели не во сне
Свиданье в ночь угрюмую
Назначила ты мне?

И в этот час таинственный,
Но сладкий для любви,
Тебя, мой друг единственный,
Зовут мечты мои.

3

Внизу огни дозорные
Лишь на мосту горят,
И колокольни черные
Как сторожи стоят;

И поступью несмелою
Из бань со всех сторон
Выходят цепью белою
Четы грузинских жен;

Вот улицей пустынною
Бредут, едва скользя...
Но под чадрою длинною
Тебя узнать нельзя!...

4

Твой домик с крышей гладкою
Мне виден вдалеке;
Крыльцо с ступенью шаткою
Купается в реке;

Среди прохлады веющей
Над синею Курой
Он сетью зеленеющей
Опутан плющевой;

За тополью высокою
Я вижу там окно....
Но свечкой одинокою
Не светится оно!

5

Я жду. В недоумении
Напрасно бродит взор:
Кинжалом в нетерпении
Изрезал я ковер;

Я жду с тоской бесплодною,
Мне грустно, тяжело....
Вот сыростью холодною
С востока понесло,

Краснеют за туманами
Седых вершин зубцы,
Выходят с караванами
Из города купцы...

6

Прочь, прочь, слеза позорная,
Кипи, душа моя!
Твоя измена черная
Понятна мне, змея!

Я знаю, чем утешенный
По звонкой мостовой
Вчера скакал как бешеный
Татарин молодой.

Не даром он красуется
Перед твоим окном,
И твой отец любуется
Персидским жеребцом.

7

Возьму винтовку длинную,
Пойду я из ворот:
Там под скалой пустынною
Есть узкий поворот.

До полдня за могильною
Часовней подожду
И на дорогу пыльную
Винтовку наведу.

Напрасно грудь колышется!
Я лег между камней;
Чу! близкий топот слышится...
А! это ты, злодей! —


Сон

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана;
По капле кровь точилася моя.


Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня — но спал я мертвым сном.


И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир, в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.


Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;


И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди дымясь чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.



Спор

Как-то раз перед толпою
Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою 1
Был великий спор.

"Берегись! сказал Казбеку
Седовласый Шат:
Покорился человеку
Ты недаром, брат!

Он настроит дымных келий
По уступам гор;
В глубине твоих ущелий
Загремит топор.

И железная лопата
В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
Врежет страшный путь!

Уж проходят караваны
Через те скалы,
Где носились лишь туманы
Да цари-орлы.

Люди хитры! Хоть и труден
Первый был скачок,
Берегися! многолюден
И могуч Восток!"

- Не боюся я Востока,
Отвечал Казбек,
Род людской там спит глубоко
Уж девятый век.

Посмотри: в тени чинары
Пену сладких вин
На узорные шальвары
Сонный льет грузин;

И склонясь в дыму кальяна
На цветной диван,
У жемчужного фонтана
Дремлет Тегеран.

Вот у ног Ерусалима,
Богом сожжена,
Безглагольна, недвижима
Мертвая страна;

Дальше, вечно чуждый тени,
Моет желтый Нил
Раскалённые ступени
Царственных могил;

Бедуин забыл наезды
Для цветных шатров,
И поет, считая звезды,
Про дела отцов.

Все, что здесь доступно оку,
Спит, покой ценя...
Нет, не дряхлому Востоку
Покорить меня! —


"Не хвались еще заране!
Молвил старый Шат:
Вот на Севере в тумане
Что-то видно, брат!"

Тайно был Казбек огромный
Вестью той смущен,
И, смутясь, на север темный
Взоры кинул он.

И туда в недоуменье
Смотрит, полный дум;
Видит странное движенье,
Слышит звон и шум.

От Урала до Дуная,
До большой реки,
Колыхаясь и сверкая
Движутся полки.

Веют белые султаны
Как степной ковыль,
Мчатся пестрые уланы,
Подымая пыль.

Боевые батальоны
Тесно в ряд идут;
Впереди несут знамены,
В барабаны бьют.

Батареи медным строем
Скачут и гремят,
В, дымясь, как перед боем,
Фитили горят.

И испытанный трудами
Бури боевой
Их ведет, грозя очами,
Генерал седой.

Идут все полки могучи,
Шумны как поток,
Страшно-медленны как тучи,
Прямо на восток.

***

И томим зловещей думой,
Полный черных снов,
Стал считать Казбек угрюмый —
И не счел врагов...

Грустным взором он окинул
Племя гор своих,
Шапку2 на брови надвинул
И навек затих.

1Шат — Елбрус. [Примечание Лермонтова.]

2Горцы называют шапкою облака, постоянно
лежащие на вершине Кавказа. [Примечание Лермонтова.]



Тамара

В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.


В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна как ангел небесный,
Как демон коварна и зла.


И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.


И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.


На голос невидимой пери
Шел воин, купец и пастух:
Пред ним отворялися двери,
Встречал его мрачный Евнух.


На мягкой пуховой постели,
В парчу и жемчуг убрана,
Ждала она гостя. — Шипели
Пред нею два кубка вина.


Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там.


Как будто в ту башню пустую
Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон.


Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять воцарялися там.


Лишь Терек в теснине Дарьяла
Гремя нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;


И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.


И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал.



Утес

Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;


Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко
И тихонько плачет он в пустыне.


[Эпиграмма]

Под фирмой иностранной иноземец
Не утаил себя никак -
Бранится пошло: ясно немец,
Похвалит: видно, что поляк.


* * *
(Экспромты)

В игре, как лев, силен
Наш Пушкин Лев,
Бьет короля бубен,
Бьет даму треф.

Но пусть всех королей
И дам он бьет:
"Ва — банк!" — и туз червей
Мой — банк сорвет!


* * *
(Экспромты)

Велик князь Ксандр и тонок, гибок он,
Как колос молодой,
Луной сребристой ярко освещен,
Но без зерна — пустой.


* * *
(Экспромты)

За девицей Emilie
Молодежь как кобели.
У девицы же Nadine
Был их тоже не один;
А у Груши в целый век
Был лишь Дикой человек.


* * *
(Экспромты)

Зачем, о счастии мечтая,
Ее зовем мы: гурия?
Она, как дева, — дева рая,
Как женщина же — фурия.


* * *
(Экспромты)

Им жизнь нужна моя, — ну, что же, пусть возьмут,
Не мне жалеть о ней!
В наследие они одно приобретут —
Клуб ядовитых змей.


* * *
(Экспромты)

Когда легковерен и молод я был,
Браниться и драться я страстно любил.
Обедать однажды сосед меня звал;
Со мною заспорил один генерал.
Я света не взвидел... Стакан зазвенел
И в рожу злодея стрелой полетел.
.....................................
Мой раб, вечерком, как свершился удар,
Ко мне, на гауптвахту, принес самовар.


* * *
(Экспромты)

Куда, седой прелюбодей,
Стремишь своей ты мысли беги?
Кругом с арбузами телеги
И нет порядочных людей!


* * *
(Экспромты)

Милый Глебов,
Сродник Фебов,
Улыбнись,
Но на Наде,
Христа ради,
Не женись!


* * *
(Экспромты)

Мои друзья вчерашние — враги,
Враги — мои друзья,
Но, да простит мне грех господь благий,
Их презираю я...

Вы также знаете вражду друзей,
И дружество врага,
Но чем ползущих давите червей?..
Подошвой сапога.


* * *
(Экспромты)

Надежда Петровна,
Зачем так неровно
Разобран ваш ряд,
И локон небрежный
Над шейкою нежной...
На поясе нож.
C'est un vers qui cloche.


* * *
(Экспромты)

Наш князь Василь-
Чиков — по батюшке,
Шеф простофиль,
Глупцов — по дядюшке,

Идя в кадриль
Шутов — по зятюшке,
В речь вводит стиль
Донцов — по матушке.


* * *
(Экспромты)

Ну, вот теперь у вас для разговоров будет
Дня на три тема,
И, верно, в вас к себе участие возбудит
Не Миллер — Эмма.


* * *
(Экспромты)

Он метил в умники, попался в дураки,
Ну, стоило ли ехать для того с Оки!


* * *
(Экспромты)

Он прав! Наш друг Мартыш не Соломон,
Но Соломонов сын,
Не мудр, как царь Шалима, но умен,
Умней, чем жидовин.

Тот храм воздвиг, и стал известен всем
Гаремом и судом,
А этот храм, и суд, и свой гарем
Несет в себе самом.


* * *
(Экспромты)

Очарователен Кавказский наш Монако!
Танцоров, игроков, бретеров в нем толпы;
В нем лихорадят нас вино, игра и драка,
И жгут днем женщины, а по ночам — клопы.


* * *
(Экспромты)

Скинь бешмет свой, друг Мартыш,
Распояшься, сбрось кинжалы,
Вздень броню, возьми бердыш
И блюди нас, как хожалый!


* * *
(Экспромты)

Слишком месяц у Мерлини
Разговор велся один:
Что творится у княгини,
Здрав ли верный паладин.


Но с неделю у Мерлини
Перемена — речь не та,
И вкруг имени княгини
Обвилася клевета.

Пьер обедал у Мерлини,
Ездил с ней в Шотландку раз,
Не понравилось княгине,
Вышла ссора за Каррас.

Пьер отрекся... и Мерлини,
Как тигрица, взбешена,
В замке храброй героини,
Как пред штурмом, тишина.



* * *
(Экспромты)

Смело в пире жизни надо
Пить фиал свой до конца.
Но лишь в битве смерть — награда,
Не под стулом, для бойца.


© «Новая литературная сеть», info@www.mlermontov.ru
при поддержке компании Web-IT